г. Санкт-Петербург, г. Пушкин,
ул. Пушкинская, д. 14
В данной статье речь пойдёт о глубинной психологии, оставляя за скобками другие психологические практики, вроде когнитивных и физиологических (связанных с рабой головного мозга). Речь идёт, по сути, о «перемене ума», изменении сознания, однако такое изменение нельзя вызвать общепринятыми психологическими методиками, чтением литературы, упражнениями. Изменение сознания – и есть принцип, ведущий к решению запроса обратившегося к психологу человека. Изменение сознания преодолевает случаи, где обычная рационализирующая психология бессильна или обходит решение проблемы стороной. Это даёт очень большой потенциал в лечении самых разнообразных заболеваний, но есть одно «но»: буквально на работу такого механизма не может повлиять ни сам психолог, ни обратившийся к нему человек.
Соответственно, раз психолог не является причиной таких изменений, ему стоит не спешить с выводами и интерпретациями, не искать однозначности и взаимности, а наоборот, слушать двусмысленности, разночтения, замечать повторения и искать различия. Методологическая основа представляет собой всматривание и вслушивание, работу с субъективными переживаниями, внимание к образности и ясности языка, понимание жизненного мира. Речь в этом случае не ищет определений, а выходит за пределы; не сводит всё к одному, а оставляет значения открытыми и дающими свободу значить что-то ещё, сказать что-то ещё и желать что-то ещё.
Речь, прежде всего, идёт об отличии от классической схемы взаимодействия. Привычной нам является вертикальная схема субъект-объектного отношения (как, например, в психиатрии): человек – больной, на который необходимо воздействовать здоровому и знающему, как лечить специалисту, и болезнь уйдёт. Со времён З. Фройда такой подход изменился из-за своей бесперспективности, и появилась горизонтальная схема субъект-субъектного отношения, применяемая в большинстве видов психотерапии вплоть до реляционного психоанализа. В последнем, например, утверждается, что индивидуальный опыт и внутриличностные структуры в значительной степени формируются и трансформируются во взаимоотношения со значимыми людьми. Если в классическом психоанализе считалось, что психическое функционирование человека во многом определяется сексуальными и агрессивными влечениями, то в реляционном подходе считается, что основной детерминантой психического функционирования является опыт отношений со значимыми Другими. Такой подход вводит понятие интерсубъективности и горизонтальных клиент-терапевтических отношений.
Интерсубъективность мы определяем в широком смысле как особую общность между познающими субъектами. Т. Огден описывал её как процесс, в котором оба участника создают уникальную эмоциональную и когнитивную среду, позволяющую осознать бессознательные аспекты психики. Сам термин введён Э. Гуссерлем в виде концепции из трёх этапов развития, в частности, третьего этапа «сообщества монад», где все Я-монады равнозначны и фундируются общим интерсубъективным горизонтом. Интерсубъективность является фундаментальным свойством трансцендентального субъекта Гуссерля, подчёркивающим его многоаспектность: чистым сознанием с активной конструктивной функцией в процессе познания мира, однако уже М. Шелер стал понимать его в парадигме экзистенциальной сопричастности бытию.
Обратим внимание на онтологический характер таких параметров аналитического процесса, таких как Другой, время, пространство, причинность, интерпретация, интерсубъективность. Французский философ М. Мерло-Понти вводит понятие «феноменального тела», которое образует третий род бытия между «чистым субъектом» и объектом. Тело и экзистенция предполагают друг друга, поскольку тело есть «застывшая» экзистенция, а экзистенция представляет собой «постоянное воплощение», реализующееся посредством тела. Согласно его представлениям, единение тела и души носит метафизический характер, что придаёт его философии яркий экзистенциальный оттенок, направленный на раскрытие этих взаимных «магических отношений». Философией М. Мерло-Понти воспользовался Мишель де М’Юзан, описавший процесс смешения двух психических аппаратов — пациента и аналитика и создания в этом идентификационном соединении «химеры», оживлённой особыми процессами, происходящими в парадоксальной системе. Эта система функционирует как совместный аппарат для двух психик с точным разделением вкладов каждой стороны, где функциональные способности аналитика «одалживаются» анализируемым. Де М’Юзан рассматривает этот живой аппарат, обладающий пророческими способностями, способностями к предвосхищению и предсказанию, что помогает интерпретациям аналитика рождаться изнутри него.
Позже американский психоаналитик Томас Огден представляет концепт «аналитического третьего» как третьего участника анализа, интерсубъективно генерируемый опыт аналитической пары. Аналитический третий порождён субъективностями пациента и аналитика, и он порождает сам анализ, поскольку без него не существует и аналитика с пациентом. По мнению Огдена, опыт создаётся в аналитической интерсубъективности, которая снова и снова изменяется под воздействием нового опыта, и порождает новый опыт. Тем не менее, ни де М’Юзан, ни Огден не раскрыли полностью механизм анализа, ограничившись исследованием субъективных связей внутри терапевтической пары.
Нам известно, что ни один, даже самый лучший, самый гениальный аналитик не может повлиять на ход аналитической сессии так, чтобы каждый раз анализанд выходил из кабинета с инсайтом. Инсайт пребывает лишь в возможности, которая может либо реализоваться, либо нет, но ни аналитик, ни анализанд, ни нечто совместное между ними не могут повлиять на ход данного процесса. Они могут лишь обращать внимание на определённые факты, быть внимательными к происходящим вне них самих, как субъектов, процессам, ожидая сложения когда-либо затронутых ими фактов, ситуаций, чувств, схлопывающихся в один прекрасный момент в единое, озарение, неповторимый инсайт. Это и есть момент перехода расщеплённого индивидуального бытия: интеллектуального познания, эмоционального переживания, нравственной деятельности по отдельности к личной инаковости.
«Навязчивое припоминание» Т. Огдена, «странная мысль» М. де М’Юзана перекликаются с философией М. К. Мамардашвили, который говорит о различении терминов «вспоминание» и «воспоминание». «Воспоминание» — некий акт волевого усилия, когда тебя просят, например, вспомнить о чём-то: событиях детства, отношениях, травматических ситуациях. И есть «вспоминание», непроизвольный акт, не являющийся актом нашего знания. Это именно тот позитивный момент, которому рады аналитические терапевты, сталкивающиеся в работе с клиентом с инсайтами или порождением новой цепи «вспоминаний». Вспоминание, которое приходит в голову вне зависимости от нашего усилия и, как правило, не связано рациональностью и прямой причинно-следственной связью с материалом пациента. Оно возникает случайно, непроизвольно во время аналитической сессии или даже за её пределами, когда даже незначительные слова, сопровождающие речь аналитика, интерпретировавшего ситуацию, «откликнулись» и послужили цепочкой для новой значимой мысли. Начинающие психоаналитики знают эту методику под названием «свободные ассоциации».
Итак, механизм инсайта не принадлежит ни аналитику, ни анализанду. Нельзя приписать эту заслугу аналитику как, например, в приведённом случае, случайная, бессознательно брошенная фраза привела анализанда у другой мысли. Нельзя приписать эту заслугу и анализанду, поскольку без присутствия аналитика не случилось бы данной мысли в принципе. Мысль именно «случается», как считал В. В. Бибихин, человек не является владельцем свободной мысли, он не может её держать и не отпускать. По его мнению, мысль можно лишь на мгновение охватить и тут же отпустить на свободу. Аналитик может лишь успеть указать на неё, пребывая в свободном «рассеянном слушании» или применяя строгие феноменологические рассуждения, редуцируя естественную установку. Но оба они совершают усилие, «прыжок» к первоначалу, за пределы имеющегося.