Онтологическое измерение в психотерапии

Справка

Доклад представляет исследование онтологического подхода в современной психотерапии, рассматривая переход от либидо к более глубокому уровню человеческого опыта – уровню онтологического желания. Он обращает внимание на личность и важность качеств самого терапевта, таких как человечность, любовь, совесть, вера, доброта, а также на завершённые абстракции: естественный свет, Бог, вера, душа, бессмертие, ничто, как содержащие сами по себе истину реальности. В самой терапевтической ситуации исследуются принципы разделения неразрешимых противоречий (антиномий) во времени в контексте амехании и соединение расщеплённого индивидуального бытия: интеллектуального познания, эмоционального переживания, нравственной деятельности по отдельности в личной инаковости.

---

Прежде чем начать доклад, хотелось бы уточнить некоторые его термины. Так, в статье «Онтологический психоанализ» психоаналитик Томас Огден обращает внимание на различие понятий «эпистемологический психоанализ» и «онтологический психоанализ» как способов мышления и бытия (ways of thinking and being), чувствительностей (sensibilities), а не школы психоаналитической мысли или набор аналитических принципов, делая вывод о бессмысленности такой концепции как аналитического измерения или техники [1]. Я хотел бы подчеркнуть, что моё понимание «онтологии» заключается не в различении процессов познания/понимания и бытия/становления, а гораздо глубже – как самой основы, сути и одновременно движущей силы всей терапевтической практики.

Кроме этого, хотелось бы сделать ещё несколько важных оговорок. Во-первых, статья выносит «за скобки» любые терапевтические техники как вторичные, применяющиеся в онтологическом, а следовательно, тавтологическом измерении (тавтологии, как считал М. К. Мамардашвили, возникают в той области, в которой нет причин и оснований: что-то является основанием самого себя): они начинают применяться, когда уже начинают применяться. Поэтому они могут быть как изобретены совместно в аналитическом пространстве, так и могут быть взяты из уже известных модальностей, когда начинает требоваться именно эта техника. Но это требование возникает именно из внутреннего чувства, а не системы психологических/психоаналитических диагностик с сопоставлением её результата с «работающей» техникой.

Во-вторых, тема доклада касается именно «глубинной психологии». Мы оставляем «за скобками» все прикладные модальности, касающиеся физиологии и техники, но не изменяющих сознание человека, то есть игнорирующие темпоральность. Время в этом понимании — то, чем предмет (или, конкретно, сознание) отличается от самого себя. Всё остальное – что дыхательные упражнения, что инструменты для преодоления симптома, улучшающие состояние человека, но не приводящие к изменениям, не являются предметом рассмотрения данной статьи. Более того, можно было бы поставить под вопрос пользу таковых техник, ликвидирующих симптом без понимания его причины. Психология, в данном понимании, это буквально «забота о душе».

Впервые проблема бытия сознания была осознана и поставлена в конце XIX в. Несмотря на кажущееся завоёванное и обжитое место с помощью Декарта, Канта, Спинозы, человек сам стал для себя проблемой, утратил свои корни. Простые идеи устройства мира и человеческого бытия как нечто очевидного, рационального перестали работать. Человек же может жить только в мире, который он понимает. Попыткой решения такой проблемы и стало обобщённо появление «неклассической философии», или философии сознания, которую и пытались решить мистики, поэты, художники, философы. Со стороны философов это были такие величайшие умы, как Э. Гуссерль, М. Хайдеггер, Ж. -П. Сартр, Э. Юнгер и другие. Возникло новое направление – психоанализ З. Фройда, который также пытался решить возникшую проблему бытия сознания. За З. Фройдом последовали и другие, в частности, Ж. Лакан, С. Жижек, К. – Г. Юнг, Ж. Делёз и Ф. Гваттари. Из советских и российских учёных-психологов, так или иначе касающихся этой темы, можно отметить Л. С. Выготского и его последователей, С. Л. Рубинштейна, А. Н. Леонтьева, Д. А. Леонтьева, Ф. Е. Василюка и других. Невозможно не отметить с гордостью и наших российских и советских философов, к трудам которых будет происходить постоянное обращение: В. В. Бибихина, М. К. Мамардашвили, А. Г. Чернякова. Ещё раз подчёркиваю, что была не только единая проблема бытия сознания, но и мир: большинство перечисленных лиц жили в одно время и даже, в одной стране, Э. Гуссерль и З. Фройд были учениками Ф. Брентано, он же (Брентано) оказался человеком, взгляды которого серьёзно повлияли на М. Хайдеггера. Поэтому и рассматривать зарождение психотерапии необходимо объёмно и всесторонне, с учётом той эпохи, в которой она зарождалась.

Отметим, что «libido» — латинский термин, означающий страстное желание чего-либо. З. Фройд намеренно употребляет слово из латыни, поскольку ключевое понятие психоанализа должно быть научным, озвучено на древнем языке медицины. Либидо — это влечение ко всему, что описывается словом «любовь». Обычно либидо рассматривают как жизненную энергию, проявляющуюся через сексуальное влечение (а всем известные нам стадии развития — оральная, анальная, генитальная и так далее — рассмотрены в свете фиксации либидо), хотя далее К. -Г. Юнг в полемике с ним расширил понятие «либидо» до метафизического принципа психики, рассматривая либидо как универсальную психическую энергию, способную трансформироваться и находить выражение в различных формах творческой активности.

Однако, «либидо» — не совсем или не только желание. Либидо – это сама энергия, а желание — то, что направлено к определённой цели. У З. Фрода, желание — это вектор влечения, направленный на объект, конкретная форма реализация энергии. По сути, говоря о либидо-желании мы также можем подразумевать единство энергии и формы, их взаимодополняемости. По сути, «либидо», или «желание» — две стороны одного и того же, причина и содержание, что можно увидеть как «феномен».

Традиционно, феномен в философии — отсутствие дифференции яви и явленного, само-в-себе-себя-кажущее. Феномен связан не с вещью и её содержанием, а с феноменологическим различием и связностью состояний. «Чистый феномен» в философии Э. Гуссерля — это феномен, очищенный феноменологической редукцией от всяких характеристик, приписываемых им обыденным сознанием. Однако его невозможно схватить в процедуре описания, он возникает при переживании связи вещей, людей и событий (превращённая феноменальность представляет собой кажущуюся форму проявления сущности; она показывает себя в самой себе лишь тому, кто погружён в неё). Детальное погружение в вопрос показывает, что неразличённость яви и явленного может именоваться тождеством энергии и сущности, или энергии и эйдоса (формы)[2].

По сути, логос (или форма) определяет структурную основу и смысловое содержание феномена, а энергия обеспечивает его динамическое проявление и актуализацию в бытии. Их взаимодействие создаёт тождество яви и явленного, где форма и содержание находятся в неразрывном единства. Логос и энергия не противопоставляются, а дополняют друг друга, формируя полноту феномена. Логос задаёт направление и смысл развития, а энергия обеспечивает его реализацию в конкретном бытийном проявлении. Таким образом, феномен предстаёт как результат синергии структурного (логосного) и энергетического начал, где каждое из них сохраняет свою специфику, но вместе создаёт целостное бытийное событие. В этом можно увидеть концепцию «либидо» З. Фройда, понятую онтологически.

Это же заключение вытекает и из следующего. Ещё в 1920 году основатель психоанализа в работе «По ту сторону принципа удовольствия» сослался на Эрос как на влечение к жизни, взяв его из греческой мифологии. Эрос – бог любви, сексуальности и плодородия, по мысли Фройда, энергия Эроса направлена на воссоздание прекрасного, созидание, продолжение жизни на земле, любовь. З. Фройд писал: «Либидо наших сексуальных влечений совпадает с Эросом поэтов и философов, который охватывает всё живущее»[4].

Для любого греческого философа эрос – это не просто влечение, а фундаментальная онтологическая сила, которая связывает человека с божественным началом. Эрос выступает как первичный импульс к бытию, как стремление к единению с абсолютом. Либидо как эрос представляет собой неуничтожимую силу, которая движет человеческой сущностью. Но эрос не просто призывает человеческую личность к эротическому отношению, но и является причиной, началом самой этой личности[5]. Другими словами можно сказать, что «либидо», «эрос» или «желание», понятые как феномен, могут рассматриваться как фундаментальная способность человека к самоопределению и самоизменению.

Каким же образом можно использовать это понятие онтологического желания, желания как феномена? Для этого нам снова придётся обратиться к понятию «феномен». «Феномен» можно увидеть не только в категориях энергии и сущности, но и «структуры», «правильного русла», «шелеста ткани». Например, В. Г. Богомяков пишет: «Божественные логосы — не загадки, требующие ловкой разгадки, но некое «правильное русло», куда попадает человеческая мысль и в которой может быть достигнуто сокровенное синергийное единство человеческих и Божественных целей»[6]. Об этом пишет и М. К. Мамардашвили, описывая онтологическую структуру: «В той структуре сознания, в которой извлечётся опыт, можно быть, а можно и не быть. Если «не быть», то мы всё забываем»[7]. О том, как непроизвольно происходит встреча с феноменом, обозначаемая «впечатлением», описывается у М. К. Мамардашвили в книге «Психологическая топология пути» под именами «мир Комбре», «пирожное Мадлен», «сад Женщины» и т. д. Однако непроизвольность впечатления создаёт новую проблему: его невозможно вызвать произвольно, то есть не существует техник, которые могли бы его вызвать или хотя бы удержать на какое-то время. «Впечатление» случается.

Другой стороной такой онтологии являются завершённые абстракции: естественный свет, Бог, вера, душа, бессмертие, ничто, как содержащие сами по себе истину реальности и то, что обретается в виде трансценденталий: любовь, добро, истина, красота, справедливость. Именно в моменты прикосновений к ним и происходят изменения – как среди явленных бытовых моментов, так и неразрешимых, противоречивых ситуаций (апорий), иногда завершающихся инсайтом. Однако, эти «прикосновения» возможны лишь в определённой структуре, содержащей истину, в которой одновременно находятся аналитик и анализанд, терапевт и клиент, что, несомненно, обращает внимание на личность и важность качеств самого терапевта. Он буквально делится, «эманирует» (от слова «эманация», процесс истечения энергии или сущности из своего источника) чем-то, содержащимся в нём, что приводит нас к ещё одной немаловажной теме – теме сердца и сердечности.

Однако, главным вопросом, требующим пояснения природы работы механизма инсайта, является его целостность и независимость. Понимать его можно в двух контекстах: психологическом (как результат естественной работы психики субъекта, то есть речь идёт, по сути, о содержании в нашей голове) и онтологическом (о бытии и о существовании, полноте и совершенстве событий и актов, имеющих феноменальную природу).

Их крайне сложно различить. Например, то самое состояние радости, которое переживает переживающий инсайт, может быть психологическим (например, гедонистическим в результате акта познания или восприятия информации) или тем состоянием, которое Декарт называет очевидным, а Пруст – неясной или невнятной радостью, впечатлением). В первом случае гедонистическое восприятие инсайта может достигать крайних форм в виде желания испытывать инсайт на каждой сессии. Этому способствует современное капиталистическое общество, нивелирующее личность человека до индивида и навязывающее ему требование желания и, в конечном итоге, потребления. Во втором – это акт остановки, амехании, апории (кажется, одинаково понимаемый как М. К. Мамардашвили, так и В. В. Бибихиным) в результате непреодолимой, непроходимой проблемы, в которой разобраться помогают непроизвольные, наступающие без усилия воли, воспоминания. Такой механизм онтологического инсайта теперь может быть объяснён нахождением логосов как моментов потенциального преображения человека и окружающего мира, за которым стоит сокровенное. Следующим за этим актом амехании состояние и называется «настоящим» инсайтом, свидетельствующим о правильном русле, куда попадает человеческая мысль. Полнота такого инсайта и есть, по сути, одним из вариантов переживания целостности интеллектуального познания, эмоционального переживания, нравственной деятельности по отдельности в личной инаковости.

Нетрудно понять данную мысль об излечении как целостности в контексте прикосновения истине, одного из возможных моментов «мерцающего» сознания. Вот как понимают такой акт вхождения Т. Огден и М. де М’Юзан, говоря об «аналитическом третьем» или «парадоксальной системе», интерсубъективности:

«Я ещё сильнее ощутил то, что для меня значило быть восьмилетним мальчиком на замёрзшем пруду зимой. Это было состояние души, которое состояло из смеси переживаний грёз наяву, состоящих из ощущений, которые возникают так быстро, что нет пространства (или желания) для раздумий. События просто происходят одно за другим. События на пруду теперь оказали эмоциональное влияние, аналогичное лопанью воздушного шара — не только Р. провалился под лёд, нас обоих ударила в лицо реальность, которая уничтожила фантазийный аспект исследования на замёрзшем пруду/Арктический Круг»[8].

«Находясь всё ещё в полицейском участке, она видит, что входит её дядя Пьер. Она говорит, что испытала страшный стыд и настаивает на особой важности пережитого. Затем она переходит к сновидению, которое она мне рассказывала и раньше и которое, по какой-то смутной причине, я желал услышать ещё раз. Я вы­хватываю из сновидения только главный элемент: нечто вроде плиты, покрытой чёр­ной тканью, которая ей напоминает одновременно и надгробный камень, и стол. Од­нажды её отец подарил ей стол с мраморной поверхностью. Она хочет избавиться как можно скорее от этого предмета мебели и заменить его на другой — «на стол для еды», который она будет выбирать сама, — говорит она… Что же касается меня, то только на следующий день я подумал, что понял смысл моей ассоциации с персонажем Мелвилла. Разгадка аналогии возникла благодаря тому, что в тот день шея пациентки была чрезмерно обнажена: действительно, Билли Бадд, по прозвищу Прекрасный Моряк, был повешен на огромной рее корабля и, говорит Мелвилл, встретил «грудью розовый свет зари», что и подсказывает тесную связь между надгробной плитой и казнённым героем»[9].

Судя по тому, что авторы посчитали примеры удачными, включив их в свои работы, «прикосновение к истине» сработало. Отметим ещё одну их особенность: введение «символа смерти»: смерти как символа сознания, в котором зашифрована дискретность времени. Однако эта тема, как и тема сердечности, а забегая вперёд – и тема аскезы, которую обсуждает Лакан во втором, пятом, шестом, седьмом, восьмом, десятом и одиннадцатом семинарах, выходит за рамки настоящей статьи.

Подводя итог, можно сказать, что тема онтологического измерения в психотерапии является в большой степени неразработанной, хотя известна человечеству ещё с конца XIX века. Препятствием к её исследованию, в первую очередь, является сложность понимания, что предъявляет высокие требования к самому исследователю, и внесубъектность процесса – то, что не регулируется методиками, наличием знаний и случается само по себе. Тем не менее, она может являться хорошим ключом к пониманию происходящего в терапевтическом кабинете, методологических принципов и философских оснований психотерапии.